Светлана Крючкова:

«Я не участвую в интригах» Беседовал Виктор БОРЗЕНКО   БДТ имени Товстоногова отметил 90-летний юбилей. С этим театром ассоциируются фамилии многих блестящих артистов, в том числе и Светланы Крючковой, которая создала на питерской сцене целую галерею разнохарактерных персонажей. В интервью «Новым Известиям» и «Театралу» Светлана КРЮЧКОВА рассказала о том, за что ее не любят критики, о закулисных интригах и зрительской тоске по хорошим спектаклям. – Светлана Николаевна, при Товстоногове вы играли едва ли не в каждом его спектакле, а теперь очень редко выходите на сцену…

– Я вам больше скажу. Как только Товстоногова не стало, я больше не получила ни одной театральные премии.

– Почему?

– Эти премии идут через секцию петербургских критиков. И для них Товстоногов был авторитет. Они знали, что у него не бывает привязанностей в оценке профессии. Он ставил спектакли, отстраняясь от своей симпатии или антипатии к артисту.

И если он говорил, что актриса сыграла хорошо, это означало, что действительно роль удалась. Критики прислушивались и давали премии. А теперь они руководствуются собственным вкусом.

Я говорю об этом открыто: критика в Петербурге очень злобная. Она состоит в основном из одиноких женщин, которые тебя целенаправленно ненавидят.

– За что?

– За все – за то, что я женщина. За то, что я замужем. За то, что выпустила свой курс. За то, что я ДРУГАЯ. В 1997 году я сыграла заглавную роль в спектакле «Мамаша Кураж», и эту работу (в номинации «Лучшая женская роль». – прим. ред.) БДТ представил на премию «Золотой софит» – главную театральную премию Петербурга.

Конечно, мне не нужны награды. Но меня удивило то, что за этим последовало. Критикессы встали стеной и заявили: «Нет, Крючкова эту премию не получит». Когда Кирилл Лавров спросил: «Почему?» – они не смогли ответить. И он дошел до того, что кулаком стучал по столу и кричал.

Но они все равно не прислушались, хотя я спокойно к этому отношусь. У меня есть видеозаписи, поэтому вся их критика разбивается об эту пленку. Я сохраняю все материалы. Сохраняю рецензии, подписанные одной и той же фамилией, где сказано, что Лебедев – «ужасающий артист», что Крючкова и Басилашвили – всего лишь знаки, и до артистов им далеко, а вот гениальные артисты – это Морозов с Перцевой.

А через несколько лет та же критикесса пишет, что я выдающаяся и мои высоты недостижимы.

– В чем же логика?

– А в том, что женщины меня никогда не любили. Я могу весить 100 килограммов, и все равно на меня будут смотреть мужчины. Мужчин во мне привлекает что-то другое, понимаете?

А не «перешитое» лицо и стандартная фигура… И награды меня не волнуют: мне не надо ни с кем соревноваться, я всегда занимала отдельную нишу.

– Сегодня в БДТ вы играете только Вассу Железнову…

– Я считаю, что лучше играть редко, но хорошо. Может быть, я неправильно научена, но все свои силы отдаю роли, поэтому накануне спектакля я себя не загружаю и на следующий день – тоже. В день спектакля не надо со мной разговаривать. Я должна накопить энергетику, чтобы выйти – отдать ее залу.

Сегодня ведь собрать внимание публики очень тяжело, если ты не веселишь ее похабными шутками и не обнажаешь какие-то места, которые в моем возрасте вообще-то и не надо обнажать. Раньше приходил зритель более наивный, более доверчивый. А теперь приходится вкладывать очень много сил, чтобы зритель с первых минут «подключился» к происходящему на сцене.

В образе Вассы я появляюсь в самом начале спектакля. На мне плащ с капюшоном, так что лица почти не видно. По задумке режиссера, зритель должен понять, что весь дальнейший спектакль – это воспоминания Вассы: жизнь, увиденная в грезах. За первые пять минут я должна подвести публику к главной теме спектакля: «Не удались сыновья – внуками жить буду. Вы меня только любите немножко.

Много не прошу, немножко хоть. Человек ведь я!» А дальше сдираю с себя этот плащ как живую кожу. И за эти пять минут я устаю больше, чем за весь спектакль.

Потому что должна подготовить зал к нашим правилам игры. Зрители перестают оглядываться по сторонам и разговаривать. Я стараюсь подключить их сразу. Это товстоноговская традиция.

Так делали все корифеи БДТ: и Лебедев, и Борисов, и Стржельчик… Каждый спектакль – как в последний раз.

– Вы говорите, что на спектакли приходит малоподготовленная публика. Главные причины тому – антреприза, низкосортные передачи, погоня за развлечениями?

– Конечно, вы посмотрите, к чему приучают публику. По телевизору с утра до ночи смеются над пошлыми шутками, и уже несколько поколений выросло на таких «примерах». Это ведь как с ребенком: можно приучить есть дерьмо с помойки, и ему будет казаться, что это единственно приемлемая и вкусная еда.

– Понятно, что телевидение сегодня тлетворное. Но все равно ведь люди приходят в театр на классику…

– Знаете, как они удивляются, когда слышат нормальную человеческую речь? Я не играю в безвкусной антрепризе, но у меня есть спектакль «Прекрасен, чуден Божий свет…», с которым я иногда езжу на гастроли. Когда мы привезли его в Комсомольск-на-Амуре, зал минут двадцать сидел в шоке и не мог привыкнуть к тому, что со сцены звучит внятная речь и при этом никто не орет ненормальным голосом и беспрестанно не кривляется. Для них такой спектакль – совсем необычное явление.

Они долго привыкали: неужели можно просто по-человечески жить на сцене? А я на сцене всегда живу. Сейчас ведь какая тенденция у молодых артистов? Выходить на подмостки и просто «лупить» свой текст в зал.

Зачем в таком случае светят софиты? Можно с тем же успехом просто взять текст, который они орут до вздувания на шее жил, и прочитать его. Кстати, так и поймешь больше.

При чем тут чудо, которое мы привыкли называть «Театр»?

– Почему во многих публикациях говорится, будто у вас сложный характер?

– Ни один человек, который со мной работал, не может сказать ничего плохого. Я всегда выкладываюсь на 150%. И только завистники распространяют слухи о моем «сложном» характере.

В самом деле, за что меня любить? Если меня завтра уволят из театра, я ведь без работы не останусь, я сама себе планета, поскольку много чему научилась в своей профессии. Я многое могу.

Поэтому за что меня любить? Если ты хотя бы чуть-чуть «вытарчиваешь» из общего забора – ты, естественно, раздражаешь…

– Но я бы сказал иначе: вы задаете планку окружающим.

– Надеюсь, что так. Однажды Товстоногов мне сказал: «Светланочка, у вас в театре так много врагов!» Я говорю: «Георгий Александрович, я не понимаю почему. Я даже с ними толком и не общаюсь».

Он говорит: «Вот поэтому, наверное, тоже». А потом добавил: «А как вы хотите: вы получаете главные роли и прекрасно с ними справляетесь. Вы хотите, чтобы вас за это любили?»

– Тем более в театре, в котором интриги неизбежны…

– О чем мы говорим?! Когда я разбилась на машине, в восемь утра позвонили моему мужу. Я лежала с тяжелейшей черепно-мозговой травмой в больничной палате. Ему сказали: «Попросите Светлану Николаевну».

А знал об аварии только театр, потому что машину «всмятку» привезли на эвакуаторе вечером во двор театра, а меня – в больницу. Он сказал: «Светлана Николаевна в больнице». – «Очень хорошо. Вы ей передайте, что отныне она свободна от всех своих ролей». – «А кто это говорит?» – «Это из театра говорят». И повесили трубку.

Это было в 1992 году.

– Может быть, звонил кто-то из «обиженных»?

– Я в театральных интригах не участвую. Я думаю, что некоторые «обижены» уже самим фактом моего существования. Я прихожу в театр только на репетицию или спектакль. И сразу же ухожу домой.

Единственное недоразумение (но это случилось уже через год после аварии) было с режиссером, который звонил мне каждый вечер и до часу ночи плакался в трубку: «Лебедев не принимает такую трактовку образа, Толубеев не приходит на репетиции… и т.д. и т.п.». Я говорю: «Ну, хорошо, я приду сейчас, будем репетировать мои монологи». Так продолжалось почти два месяца. Наконец, мой муж сказал: «Слушай, пусть он уже на тебе женится, и дело с концом. Ведь жизни никакой – все время ты его утешаешь».

Он не успевал вовремя сделать спектакль. Так он нашел на кого свалить – на меня. Вместо того чтобы сказать: «Я не готов», он сказал: «Я из-за Крючковой не могу выпустить спектакль».

И я написала открытое письмо в газету, и, слава Богу, письмо напечатали.

– Получается, что у вас двоякое отношение к СМИ: обида на критиков и благодарность за помощь…

– Не совсем так. Вы забыли про желтую прессу. Вот уж кто действительно отравляет жизнь, причем не столько расспросами, сколько несанкционированными публикациями.

Когда, репетируя в Москве, я попала в больницу с осложнением после гриппа и мои дети об этом не знали, пресса дала огромный заголовок на первой полосе, что Крючкова при смерти. А накануне в мою палату в Институте имени Склифосовского ворвались фотокорреспонденты и начали снимать. Я закрылась своим талисманом.

Они опубликовали фото на первой странице московской газеты с подписью: «Светлана Крючкова целует свой талисман».

– Какая бестактность. А почему вы не обращались в суд?

– Я не хочу тратить на это жизнь. Пусть пишут. Мы же их кормим таким образом.

Но я точно знаю, что каждый в этой жизни получает то, что он должен получить. И ничто просто так не проходит. Ведь эта злоба, которую ты изрыгаешь, она потом летит тебе в лицо. Ты сам же в ней купаться будешь.

Они не владеют профессией и поэтому зарабатывают на «выгребании отходов». А одна известная телекомпания делает, например, такие вещи: звонит девушка, задает бесчисленные вопросы о творчестве, держит на трубке…

– Зачем?

– Чтобы я не ушла из дому. Забалтывает, но не говорит, что в эти минуты съемочная группа едет ко мне домой, чтобы я открыла им дверь ненакрашенная, в домашнем халате и тапочках. А дальше они меня снимают.

Муж, когда понял, в чем дело, сказал мне: «Положи трубку». Я положила и уехала в бассейн. Ровно через три минуты позвонили в дверь, Саша открыл и сказал: «Пошли отсюда вон».

Но они пошли к соседям и начали: «А вот правда, что Крючкова…» Соседка им сказала: «Уходите отсюда, ничего говорить не буду».

– Многих ваших коллег подобные случаи заставляют не спать ночами. А вы, кажется, очень уверены в себе.

– Просто за мной стоят дети. А когда дети, я могу разорвать любого. Хотя на самом деле я, как и многие артисты, очень ранимый человек. Говорухин однажды правильно сказал критикам: «Если вы хотите сказать что-то плохое, вы лейте грязь на нас, режиссеров. Во-первых, мы мужчины, а во-вторых, знаем, как вам ответить.

Оставьте артистов в покое…» Этот разговор я услышала на одном из фестивалей. У нас был пресс-клуб на тему «Нужна ли критика артисту?», встал Янковский и сказал, что если бы не фильм «Влюблен по собственному желанию», он бы покончил с собой. Потому что после того, как он сыграл Гамлета, про него писали, что он не артист, а статист.

И столько гадостей вылили в печати, что Янковский чуть не сломался.

– Вы одна из немногих актрис, кто устраивает поэтические вечера…

– А знаете, какую реакцию я часто наблюдаю? Обычно я выступаю там же, куда БДТ приезжает на гастроли. Организаторы гастролей выражают недовольство: «Вот, тут спектакль, а Крючкова своим поэтическим вечером «оттянет» часть публики».

Но потом приходят за кулисы и благодарят, потому что местным жителям не хватает поэтических вечеров.

– Вам наверняка часто задают вопрос: мол, зачем вам это нужно, если труд несоизмерим с оплатой?

– Мне это нравится. Как бы вам сказать… Я не хочу ходить по щиколотку в воде. Я люблю плавать на большой глубине.