Тарелкин умирает дважды
Поддерживая принципы иллюзиона, Коршуновас в некоторые моменты людей меняет на тени, и здесь включения теневого театра напоминают о его же «Мастере и Маргарите (бал у Воланда у Коршуноваса полностью шел в теневом варианте с самыми невероятными ответвлениями сюжета). Изумительный саунд-трек – набор минималистских мелодий и насекомообразных звуков: жующих, сминающих, поглощающих, утробных, свиристящих. Спектакль о мертвяках, об одном страшном могильнике: –Мертвые хоронят своих мертвецов».
Не только хоронят, но и поглощают, пожирают, наседают.
Владимир Скворцов играет Тарелкина мощно, правдиво, «подонка с сердцем», живую и злобную душу, попытавшуюся обмануть своих мучителей и плохо рассчитавший стратегию мести. Трясущийся всклокоченный волос придурочного паяца, потненькое тело, лукавая рожица мелкого вредителя, замыслившего бизнес по-крупному. Он же, Тарелкин, униженный и безнадежный, взятый в тиски охранки, доведет нас до слез в самой кромочке финала – в пыточной камере, униженно целующий руки своему мучителю. Ему прописаны поистине танталовы муки – предел мучений; не калеча тела, довести человека до сумасшествия обезвоживанием организма.
Все это в спектакле очень похоже на феномен принудительной медицины.
В роли Варравина Александр Калягин крепок и монументален, хотя и повторяет рисунок Крэппа с шепелявостью и мелкой пластикой звероподобного старика, но это вполне внушительный мафиози, страшный в своей банальности, впечатляющей своей серостью и мелкодушием. Говоря о «христианском деле милосердия», этот монстр так налегает на звук «хрррр», что совершенно ясно – о христианстве говорит таракан.
В роли частного пристава Оха очень хорош Виктор Вержбицкий – сильный актер, из первачей, остающийся в театре Et cetera часто не на должных, подвластных себе ролях. В сущности именно Вержбицкий спасает все сцены, где солирует Расплюев.
В этой роли, конечно, главная ошибка спектакля – Петр Смидович бледен, безлик и неинтересен. А между тем роль в пьесе ключевая. Но Коршуновас не захотел делать этого монстрика главным героем, перенеся всю конъюнктуру спектакля в душу Тарелкина.
На костре жарится тот, кто сам его разжег – этот мелкий мститель, захотевший стать героем и разломить связь со средой, где его мучили. Тарелкин пожелал выйти из игры, но в России, именно в России – решительно невозможно жить в обществе и быть свободным от него. Коршуновас ставит спектакль о тщетности любых усилий, в сущности подгадывая России убийственный социальный прогноз.
Павел РУДНЕВ
[%2862%]О комаринском мужике и полицейской охранке
«Смерть Тарелкина» – из самых беспросветных пьес русского репертуара, а спектакль Театра Ермоловой нежен и бодр. Конечно, от обилия песен тоже – вроде бы веселых, буйных, размашистых, на поверку с грустинкой: чего уж радостного в «сукином сыне камаринском мужике» (вспоминаются незабвенные обитатели села Степанчикова) или в жалостных «Кирпичиках» и разгульных «Бубликах».
А еще трогателен квартет вокалистов-инструменталистов, которые этими песнями представление начинают, прослаивают и заканчивают: тут своя, знакомая (от сельских завалинок до фабричных застав) компания, в которой есть и лидер – красавец и общий любимец, и менее броский его соперник, есть дерзкая девушка – предмет их разногласий, наконец – всепонимающая тетушка, обаятельная и уютная. У этой четверки собственная жизнь, параллельная событиям действа, в котором им время от времени приходится все же принимать участие. Парни выйдут то Шаталой и Качалой, то сослуживцами покойного (один из них обернется и лекарем), девушка предстанет либо Маврушкой с крестом сестры милосердия на груди, либо мальчиком в почти пионерском галстуке (только цвет другой), а все вместе вдруг окажутся детками прачки Брандахлыстовой.
Точеная Надежда Борисова и приветливая Лидия Шубина, хитрец Василий Борисенко и скромняга Андрей Попов способны, кажется, на все эпизодические роли.
Наверху, на помосте, за составленной из лавок стенкой, возникнут центральные персонажи, собственными двойными тенями слева справа обрамленные. Четверо музыкантов будут смотреть снизу – не то как на трибуну (Расплюев и помашут оттуда ручками, словно вожди на параде), не то как на сцену кукольного театра (где чья-то скрытая перчаткой рука подаст снизу и шпагу с фуражкой, и поднос со стаканом, а то и палку для битья). Будто на старинной ярмарке с выступлением Петрушки – только главным героем окажется другой персонаж.
Впрочем, на традиционного Петрушку похожий. Андрей Калашников в роли Тарелкина – земной, улыбчатый – потому и вызывает участие, что задуманная его героем авантюра не только актуальна по нынешним меркам (даже мелковата – видали мы и помасштабнее), но рождена личностью инициативной. Загнанный в угол, герой Калашникова сдаваться не намерен, напротив: простившись с плывущим в воздухе мундиром и сдернув с головы парик, он обретает уверенность в собственном преображении – и безнаказанности.
Отсюда его плутовато-ликующие интонации в речи над собственным гробом, отсюда же и растерянность от неожиданно возникших препятствий.
Вскрытая режиссером Алексеем Левинским перекличка пьесы Сухово-Кобылина с народным балаганом оказалась плодотворной: даже проходные персонажи предстают типами полнокровными – на все времена. Будь то убежденная в неласковости женской доли Брандахлыстова у комически-невозмутимой Марии Жуковой; или помещик Чванкин – Дмитрий Павленко наделяет того столь непробиваемой уверенностью в собственной значимости, что даже после пребывания в «темной» он лишь с трудом уступает давлению следователя. А купец Попугайчиков с его оценивающим взглядом и ходом напролом – ассигнациями и укоряющими интонациями – и вовсе сыгран Сергеем Бадичкиным с лихостью Соловья-разбойника.
Перемещения во втором акте, когда «верхние» сойдут на планшет, – смена оптики, крупный план. От кукольных приемов перекинут мостик к психологическому театру – и бравый Varravin (надпись на нагрудном кармане фирменной формы) с проницательным взором бывалого контрразведчика, и обстоятельно-вальяжный , и чуть одуревший от карьерного роста Расплюев окажутся вполне нормальными людьми. Да те же актеры – Александр Ковалев, Сергей Власенко, Владимир Мурашов – возможно, повели бы себя так же в подобных обстоятельствах.
И эти понимание и сочувствие приправлены горечью.
На поверхностный взгляд постановка Левинского близка тем в последние годы расплодившимся зрелищам, которые кишат фокусами ради увеселения зрителя. По сути, она кардинально от них отлична: многочисленные «примочки» и гэги рождены из принципа игры и ее же обогащают. За ними кроется не беспочвенность фантазий, но фундаментальная культура и жесткая обузданность воображения – столь вольно шутить может тот, кто владеет опытом как традиционной сцены, как площадных ее предков, так и авангардистских экспериментов недавно ушедшего века.
Геннадий ДЕМИН
">