«Трамвай «Желание»

Театр им.Маяковского 1970 г. Ксения ЛАРИНА   Теннесси Уильямс давно и надежно любим русскими актрисами. Роли для женщин и про женщин – большой дефицит в мировой драматургии, Уильямс всегда считался лучшим знатоком женской души, как мы поняли впоследствии – в том числе и в силу своей сексуальной ориентации.

Но в ту недавнюю советскую пору, когда секса вообще не было на Руси никакого – ни «розового», ни «голубого», – драмы «американского Чехова»были популярны особо, а переводчики тщательно заглаживали опасные углы и прятали двусмысленности, отчего пьесы становились бесконечно многослойными и многословными, но эмоционального накала не теряли. «Трамвай «Желание» шел на сцене Театра имени Маяковского в течение двадцати четырех лет(!). Меняли друг друга Стэнли Ковальские и Стеллы, но неизменной была Бланш Дюбуа – Светлана Немоляева.

Роль Бланш – гордость и боль актрисы. В течение двадцати с лишним лет она отдавала этой работе свои нервы, свои слезы и свою молодость. При полных неизменных аншлагах, в атмосфере абсолютной публичности она раскрывала перед толпой свои сокровенные тайны, каялась в грехах, теряла рассудок и рвала на куски свое и так надорванное сердце. Нездешность, потусторонность Бланш выражались в ее покорном одиночестве, в растерянности перед улицей и хамством, в беззащитности перед бытом.

Ее восторженные грезы обретали черты реальности, отражаясь в китайских фонариках и искусственных цветах, в воспоминаниях искусно прятались вымысел и правда, нещадно требуя оправдания своему прошлому, в котором таилась нечеловеческая боль бесконечных утрат. Бланш колдует над уютом как фея из сказки, она щебечет над своей последней любовью, увлекаясь волшебным светом полумрака, что примиряет ее с действительностью – яркий свет для нее как сброшенная одежда, как последнее разоблачение, за которым последует только смерть. Пугающее и мучительное Ничего. Животный оскал Стенли Ковальского, беспощадного хама-люмпена, – это улыбка палача, она натыкается на нее, как бабочка на спицу, и в последней агонии перед ее взором проносится жизнь-мечта, которую она давным-давно потеряла.

Бренные останки этой мечты она таскала за собой в одряхлевшем кофре – истлевшие письма и фотографии, вышедшие из моды шляпки и наряды, сухие листочки и выдохшиеся духи – вот все, что осталось от жившей когда-то Бланш, исчезнувшей и растаявшей во времени, как чеховский звук лопнувшей струны. На таком эмоциональном уровне – на звуке лопнувшей струны, на отчаянии, граничащем с безумием – Светлана Немоляева существовала все три часа спектакля. А потом шла пешком домой по Тверскому бульвару, и Бланш шла за ней по пятам, не отпуская от себя ни на секунду в течение стольких лет. Более сильного театрального впечатления я никогда в своей жизни не испытывала. Те, кто видел этот спектакль, никогда его не забудут.

Она похоронила себя в этой роли, и воспоминания о ней даются ей нелегко.

[%6054%]Армен Джигарханян:

– Мы играли этот спектакль 25 лет. Более 700 спектаклей. Аорта разрывалась.

Это такой зуд – доиграть, доуметь. Марафон прекратила жизнь. Там на сцене стояла моя фотография – когда приезжает Бланш, она еще Стенли в лицо не видела – на снимке я был такой юноша черноголовый и черноглазый.

А когда мы уже заканчивали – я почти был седой.

Я вспоминаю это каждый день. Или через день, или через 10 дней, или через месяц. Но как я это вспоминаю… Не расскажу. Могу складно сказать, но это не будет правдой.

Я там жил. Сейчас я там жить перестал. Конечно, это великая литература. При переводах, при несовершенстве, при соцреализме, который тоже на это все действовал.

Это все не проходит мимо. Это невозможно все пропустить и забыть. И еще дело в той атмосфере, в которой мы тогда жили, когда мы могли через театр говорить о себе правду. «Трамвай «Желание» рождался именно в той атмосфере.

Мы надрывались, мы умирали на сцене. За себя не могу ручаться, но я видел, как 700 раз на сцене умирала Немоляева. И это не достоинство или недостаток.

Это так.

Я прожил в этом спектакле целую жизнь. 25 лет. И я буду любить и помнить то, где я был счастлив.

От таких ролей люди становятся другими.

[%6055%]Светлана Немоляева:

Вы вспомнили спектакль моей жизни. И спектакль, с которым связана моя жизнь в театре. И этому спектаклю была посвящена и просто моя жизнь – обычная, бытовая, – потому что как только мне нужно было его играть, я за несколько дней уже жила жизнью сцены и своего образа Бланш Дюбуа, который я играла 24 года. И уже, конечно, семья уходила на задний план, и от этого очень страдали мои домашние. А я пребывала в другом состоянии.

Когда мы репетировали, Гончаров кричал мне из зала: «У вас больше никогда такой роли не будет!» Да, к сожалению, он был прав, потому что такие роли действительно могут прийти к актеру один раз за всю его творческую жизнь, а могут и не прийти никогда.

Я 24 года играла и могу сказать, что моя совесть чиста: я играла до смерти каждый спектакль так, что даже мне потом Саша (Александр Лазарев) сказал: «Я не хочу тебя потерять, надо уже заканчивать с этим спектаклем». И должна сказать, что мы с Арменом сами ушли. И даже Гончаров, который, в общем, с легкостью прощался со своими спектаклями, даже он нам сказал: «Зачем? Вы же можете играть, не надо этого делать!» Это правда, но мы ушли, решив, что пусть люди говорят, «как жалко, что они не играют», чем будут говорить «Боже мой, сколько же можно, это же невозможно на них смотреть!»

Действующие лица и исполнители:
Бланш Дюбуа – Светлана Немоляева
Стелла, ее сестра – Светлана Мизери,
Надежда Бутырцева
Стэнли Ковальский,
муж Стеллы – Армен Джигарханян,
Евгений Лазарев
Митч – Игорь Сиренко
Игорь Охлупин
Пьеса Тенесси Уильямса
Постановка Андрея Гончарова
Премьера 30 декабря 1970 г.