Третий вариант
Мариинский театр вернул в репертуар оперу Рихарда Вагнера «Летучий голландец» в новой сценической версии Иана Даджа (известного питерцам по спектаклю "Богема") и оформлении Джона Гантера. Премьера этого театрального опуса состоялась месяцем раньше в Баден-Бадене…
Данный вариант пришел на смену прежней постановке Темура Чхеидзе и художника Георгия Цыпина (декорации пострадали при давнем уже пожаре в тех театральных мастерских, где сейчас работает концертный зал Мариинки). Глядя на нынешний спектакль, жалеешь о прежнем (именно глядя, а не слушая, ибо оркестр Валерия Гергиева — главная его отрада)…
Из двух спектаклей, сыгранных в один день, удалось побывать на вечернем, где главные партии достались Владимиру Ванееву и Ольге Сергеевой, Даланда пел Михаил Петренко, Рулевого — Евгений Акимов. Двое последних лидировали по качеству вокала, пробивая толщи гергиевского оркестра, который никогда не играет в поддавки с певцами, не работает в качестве аккомпаниатора, а выступает как основное действующее лицо и чаще всего наиболее содержательно выступает. Так было и на этот раз.
Владимир Ванеев в облике Голландца оркестру проиграл. Отзвуки его голоса утонули в тряпичных морских волнах, которые колыхались на сцене, как в вате.
Ольга Сергеева — Сента не проиграла, но и не выиграла, звучала монотонно громко, периодически теряя тембровые краски, а заодно и точность интонации (особенно в начале). В роли Эрика дважды за один день выступил Сергей Скороходов, проявив героическую выносливость в крайне напряженной партии.
Сам спектакль не дал повода для сколько-нибудь увлекательного разговора. На сцене — череда архаичных театральных эффектов, не связанных между собой единой художественной мыслью. Вот заколыхались полотняные волны, из-под которых покатились штурвал, рубка и люди — моряки корабля Даланда.
Это буря. Вот показался красный нос корабля Голландца, которому так трудно пробиться на сцену, что потребовалось сложить мачты, с тем чтобы потом их расправить… Потом образовался черный кабинет (второе действие), прореженный желтыми окнами и оживленный диагональю высокой лестницы, которую с ужасным скрипом удалось вкатить на площадку: для того чтобы по ней спустился, а потом поднялся Голландец и компания. Красная молния прорезала задник и пол, постоянно напоминая о пришествии дьявольских сил.
В финале — опять волны с красным носом корабля, на который вскарабкался, а потом отплыл обманутый Голландец. Апофеоз наступил, когда Сента и Голландец вдруг спокойно вышли из-за кулис к центру и отправились в глубину волн прямо к рабочим сцены, которые манипулировали вентиляторами и сновали среди каких-то конструкций театрального закулисья. Во всем была видна работа, а точнее — сценическая грязь. Тут ли до художества…
Но все это, казалось бы, техника выполнения некоего замысла.
Вопрос в том, каков он, этот замысел. Авторы спектакля нередко вступают с композитором в отношения конфликтные, но осмысленные и содержательные. Бывает, что сцена сливается с музыкой в гармоничном созвучии, дополняя и обогащая друг друга.
А случается, когда композитор так и остается выситься непознанной громадой смыслов, которые в спектакле усечены и выпрямлены. Нынче в Мариинке — третий вариант. Режиссер в телеинтервью что-то толковал на эротические темы, про сексуальные подтексты… Вот, собственно, эти глубины и воплотились на сцене. Сента все время корчилась не то от душевной боли, не то от неудовлетворенной страсти и много пребывала на полу.
При первой встрече, посмотрев в глаза друг другу, герои порывисто укладывались на пол еще до всяких там словесно-музыкальный излияний. Под конец Сента дала прямой повод для ревности — режиссер заставил Голландца увидеть роковой поцелуй возлюбленной с Эриком. В общем, от романтизма высоких жертвенных чувств в спектакле мало что осталось, про враждебность обывательского мира и речи не шло. Подруги Сенты, все как одна в черных платьях и чепчиках, равнодушно взирали на красное кресло, которое топтала героиня, вскидывая руки так, будто выступала на баррикадах, а не пела балладу.
Как сценическое действо спектакль явно рассчитан на тех, кто не задумывается над смыслом эффектных бутафорских решений, кто легко поддается на игру актерских темпераментов как таковых, без подтекстов. Он скроен грубовато и прямолинейно. Он из прошлых театральных времен.
Знатоки и меломаны получат свою порцию вагнеровского кайфа от звучания оркестра, а солисты дадут тему для дискуссий…
Елена Третьякова (Газета "Культура")