Три орешка для золушки
Петь оперы Россини и безумно приятно, и безумно трудно. Приятно оттого, что красивы до умопомрачения, что эта затейливая и роскошная музыка нравится и публике, и исполнителям. Трудно, потому что стиль Россини требует от певца практически невозможного сочетания идеального звуковедения и экспрессии — если только вы в действительности хотите постичь подлинного Россини, а не превратить все замысловатые пассажи и украшения в банальные трюки. Пустое виртуозничанье в операх пезарского композитора господствовало на оперной сцене долгие годы, что давало повод критикам усомниться в драматической ценности его опер, в способности его музыки выражать подлинные и глубокие чувства.
Некоторые даже усматривали родство Россини с многочисленными композиторами 18-го века, писавшими в виртуозном стиле, идя на поводу у примадонн и премьеров-кастратов. После Каллас это стало совершенно невозможно — она сумела вдохнуть в обветшалую романтическую оперу жизнь, раскрыв истинный смысл и значение ее форм и формул. Теперь техничное любование, не оплодотворенное мыслью и эмоцией, выглядит, по меньшей мере, старомодным.
В России музыку бельканто по-прежнему поют катастрофически мало. Если уж даже такие шедевры как "Норма", "Лючия ди Ламмермур", "Любовный напиток" представлены редкими, единичными постановками, то что говорить о стиле в целом. С творчеством Россини дело обстоит еще хуже: кроме "Севильского цирюльника" найти что-нибудь еще из богатейшего наследия композитора в репертуаре российских театров — задача не из легких.
В какой-то мере такое положение пытаются компенсировать концертным исполнением его опер, что, однако, также случается не часто. В прошлом году Академия молодых певцов Мариинского театра сначала в Петербурге, а затем в Москве достаточно качественно озвучила труднейший россиниевский опус — "Путешествие в Реймс". И вот в Первопрестольной предпринята новая попытка хоть как-то восполнить отсутствие музыки итальянского гения на российской оперной сцене.
Выбранная опера практически не имеет в нашей стране исполнительской традиции.
В середине прошлого века она была записана на русском языке солистами Всесоюзного радио во главе с блистательной Зарой Долухановой. Несколько лет назад Экспериментальный музыкальный театр из Екатеринбурга привозил свою "Золушку" в Москву на фестиваль "Золотая маска", и Маргарита Мамсирова в титульной партии произвела неплохое впечатление. Но эти эпизодические постановки, конечно, не могли создать традицию, поэтому каждое новое обращение к этой опере — это, по сути, акт творческого героизма.
На сей раз на такую миссию решился Владимир Понькин со своим оркестром, пригласив к сотрудничеству солистов Московской филармонии, Театра Станиславского и "Геликон-оперы". К слову сказать, похожую попытку маэстро уже предпринимал несколько лет назад, когда в Зале им.
Чайковского был исполнен россиниевский "Моисей". Сыскать в Москве не то чтобы хороших россиниевских певцов, а хотя бы просто способных пристойно воплотить эту блестящую музыку — вот задача, решение которой стоит немалых усилий. И нельзя сказать, чтобы с этой задачей маэстро Понькин не справился совершенно. Конечно, певцов калибра той же Долухановой мы в тот вечер не услышали. Но, тем не менее, это был разумно подобранный состав вокалистов, некоторые из них уже имеют опыт соприкосновения с наследием пезарского гения не только на примере пресловутого "Цирюльника".
В заглавной партии выступила солистка Филармонии, недавняя выпускница Гнесинской академии Александра Гришкина. Исполнение ею виртуознейшей партии Анжелины оправданно: приятное меццо Гришкиной подвижно, грациозно, склонно к колоратуре. К сожалению, певице еще пока не хватает мастерства провести всю партию ровно: отдельные места, прежде всего, кантиленные жалобы на тяжелую жизнь героини прозвучали искренне, с должной экспрессией, порадовали благородством тона; собственно колоратурные пассажи удались меньше, скорее напоминая лишь сносно выученный урок по технике беглости. Стоит поработать и над крайними верхними нотами, звучащими пока несколько резковато. Певице не откажешь и в артистизме, а также в хорошем знании партии, чем отличались далеко не все солисты.
В партии Дона Маньифико мы услышали солиста Театра Станиславского Дмитрия Степановича. Москва помнит его качественное исполнение россиниевского Моисея, поэтому от него ожидали гораздо большего. Свой красивый и техничный вокал певец нередко приносит в жертву ложно понятому артистизму, откровенно переигрывая и вызывая чувство сожаления такой откровенно топорной интерпретацией образа.
В дополнение ко всему партия была подготовлена в недостаточной степени, чувствовалось, что местами Степанович просто читает с листа (в принципе для него это не представляет особой сложности, поскольку мы знаем, что Дмитрий один из самых образованных вокалистов Москвы, к тому же еще и композитор, — и тем не менее), отчего исполнение, разумеется, не выиграло. Голос Николая Дорожкина, исполнившего партию принца Рамиро, словно специально создан для опер с небольшими составами оркестров и виртуозными номерами. К сожалению, являясь штатным певцом театра "Геликон", артист вынужден исполнять несвойственный ему репертуар. Тем отраднее, что ему все же хоть изредка выпадает возможность продемонстрировать возможности своего мягкого, лирического голоса — как то случилось несколько лет назад, когда маэстро Ричард Бонинг делал в Москве "Золушку" Николя Изуара, или как совсем недавно в премьере оперы Гретри "Пётр Великий". Не все верхние ноты были взяты удачно, не все пассажи пропеты с блеском.
Но в целом Дорожкин еще раз подтвердил свои права на белькантовый репертуар, продемонстрировал понимание стиля исполняемой музыки. Виктор Параскева в роли советника Алидора предстал как крепкий профессионал, но откровениями не одарил. Марина Андреева (Клоринда), обладательница приятного колоратурного сопрано, была весьма технична, единственная, пожалуй, из всего состава, безупречно справившись с головоломными трюками своей партии. Напротив, Виктория Лямина, озвучивавшая вторую злобную сестру Золушки, была явно не форме, являя свои исполнением плохое знание материала (казалось, что кроме партитуры в тот вечер для певицы ничто не существовало), полное непопадание в стиль и местами откровенно фальшивое пение. Всяческих похвал заслуживает Валерий Планкин (Дандини), чей вокал был наиболее ярок, а артистизм естественен.
Мне впервые пришлось встретиться с этим певцом, и я был приятно удивлен наличием в "Геликон-опере" столь незаурядной артистической личности.
Владимир Понькин оказался очень тонким и понимающим интерпретатором россиниевского шедевра: его темпы, нюансировка, проработка ансамблей солистов, трактовка произведения в целом оставили самое приятное впечатление. К сожалению, родной оркестр и мужской хор Юрловской капеллы были ему в тот вечер плохими помощниками: количество фальшивых оркестровых соло зашкаливало за все мыслимые пределы, унисон в группах инструментов был редким гостем, а надсадное и грубое звучание хора давало лишь повод возблагодарить "баловня Европы", что не написал развернутых хоровых номеров.