Уходящая натура

«Заяц. Love story» в театре «Современник», автор пьесы Н. Коляда, постановка Г. Волчек К. Л.   Николай Коляда – сам ходячая история. Сюжеты и рассказики льются из него как из рога изобилия – его фантазия неиссякаема и, самое удивительное, всегда правдоподобна.

В его фантастических мелодрамах всегда действуют вполне реальные люди, узнаваемые и обыкновенные – как ты и я.

За это, наверное, и полюбила его Галина Волчек, открывшая когда-то свердловского драматурга столичной публике. «Заяц.Love story» – это история про старых артистов. Как одна стареющая заслуженная артистка Таня (Нина Дорошина) приехала из Москвы на далекий Север на один вечер на заработки – а ее встретил бывший муж Миша (Валентин Гафт), с которым она рассталась тридцать лет назад, устав от его пьянства и блядства. Шумно повыясняв отношения, они истово предаются ностальгии – цитируя наизусть свои роли из детского утренника «Зайка Зазнайка», в котором Миша играл самого Зайку, а Таня – мать Зайчиху.

Смотреть на эти воспоминания без слез невозможно – столько нечеловеческой срасти, столько боли и отчаяния вкладывают в уста своих идиотских персонажей Таня и Миша. Или Нина и Валя – потому что в какой-то момент герои пьесы абсолютно растворяются в гениальных артистах «Современника», артистах, которым всегда есть, что прокричать в зрительный зал – да не дают. Может, поэтому и Дорошина, и Гафт играют нечто большее, чем пьесу знакомого автора – они проигрывают перед нами свою жизнь, страдая по несбывшимся надеждам и удивляясь быстротечности пути. «Комическая старушка» Нины Дорошиной, густо вымазанная морилкой, в нелепом курчавом парике, увешанная разноцветными дешевыми браслетами, щеголяет смелым декольте и набедренной повязкой, демонстрируя великолепную физическую и завидные девичьи формы.

Она иронизирует над чужим успехом, над чужими «подтяжками», над чужими любовными победами и чужой телевизионной популярностью. Нет печальнее зрелища, чем артист в гриме, выпавший из образа. Застигнутая врасплох загримированная под папуаску молодящаяся героиня, стареет в считанные секунды – слезы рисуют на опавшем лице белые дорожки, под веселым париком обнаруживается жалкий хвостик некогда густых волос… От абсолютной гибели неудавшуюся артистку Таню спасли чувство юмора и круглосуточная работа.

Работа – ее Бог, заменивший ей семью и удачу. В ее беспросветной «стахановской» жизни есть что-то жуткое – кошмар однообразия и рутины олицетворяют ее домашние животные, которые каждый вечер

встречают ее в холостяцком доме: кот и жук. Зловещий образ кота, сошедшего с ума от одиночества, – «хвост трубой! Глаза – злые!» – красноречивое свидетельство кошмара, в котором долгие годы существует загнанная артистка.

И, как выясняется, единственным светлым воспоминанием и моментом абсолютного счастья остался для нее образ Зайчихи в детском спектакле районного театра – образ, в который она вложила все несыгранные роли и всю непрожитую жизнь. Дорошина не имела премьер много лет – долгие годы она честно и беззаветно работает в тех спектаклях, которые когда-то были премьерными. Она прекрасна везде – ее живые, наполненные то страданием, то лучистым юмором глаза спутать с другими невозможно.

Дорошина неповторима, она сама по себе уже амплуа – что, безусловно, относится и к ее партнеру – бывшему жгучему брюнету, бывшему язвительному цинику Валентину Гафту, которому Николай Коляда посвятил уже не одну пьесу. Гафт безупречен. В любом авторе он готов видеть Чехова и щедро наделяет своего героя глубиной, мудростью, чувственностью и уникальностью жеста.

Его «Миша-Минтай» не похож на опустившегося бича, на бывшего хорошего артиста, пострадавшего от своего дурного характера. Его «Миша-Минтай» не похож на угрюмого злобного провинциала с репутацией алкоголика и дебошира. Нет, Гафт играет человека, которому открылась великая тайна.

И потрясение это, видимо, было столь велико, что одному с ним справиться не было никакой возможности. Отчаяние толкнуло его в прошлое – там в глубинах подсознания он и обнаружил свою первую жену, которую незамедлительно и вызвал. Как на спиритическом сеансе. Во имя спасения души.

И неожиданно оказалось, что все эти годы мир вращался зря – от «Зайки Зазнайки» до момента истины намотаны километры лет, зеркало беспощадно. Вы никого больше не сыграете. В закоулках памяти пылятся когда-то выученные чужие тексты.

Заготовленные речи. Отрепетированные шутки. Зарифмованные поговорки. «Я – одуванчик на дороге». «Нет!

Мы не одуванчики! Мы – бессмертники!»

Коляда говорит, что таких артистов больше не будет. Они уйдут – и ничего не будет. Не будет этого нелепого устаревшего театра – театра человеческих чувств и нечеловеческих душевных затрат.