В игру вступает Альберто Дзедда
Вслед за суперинтендантом Россиниевского оперного фестиваля в Пезаро Джанфранко Мариотти серию новостных писем (электронных рассылок по поводу предстоящего фестиваля этого года) продолжает его художественный руководитель Альберто Дзедда, который, анонсируя две новые постановки – «Моисея в Египте» и «Аделаиду Бургундскую», – основной упор делает на первой из названных опер. К постановке «Моисея в Египте» ROF обращается не впервые. Единожды за всю историю фестиваля эта опера была представлена в далеком уже от нас 1983 году: как это ни звучит «по-книжному» – в начале 80-х годов прошлого века… И та первая постановка (режиссер – Пьер Луиджи Пицци) мне совсем незнакома.
Напротив, «Аделаида Бургундская» никогда ранее здесь не ставилась. Однако не так давно (в сезоне ) в рамках фестиваля состоялось ее блистательное концертное исполнение с Патрицией Чьофи и Даниэлой Барчеллоной в главных партиях, оказаться живым свидетелем которого большая удача выпала на этот раз и автору этих строк… Итак, признанный россиниевский «оракул» Альберто Дзедда начинает свою презентацию, в которой вашему покорному слуге выпадает лишь скромная миссия добросовестного переводчика:
Центральный пункт притяжения фестивальной программы этого года – новая постановка «Моисея в Египте», одна из культовых опер Россини, которая будет осуществлена Грэмом Виком (Graham Vick), режиссером, несколько лет назад поставившим здесь парижскую (французскую) редакцию этого произведения под названием «Моисей и Фараон», создав спектакль, воспринятый как одно из высочайших достижений своего жанра.
Вик непременно должен будет столкнуться с проблемой создания спектакля, полностью отличающегося от его фестивального предшественника, чтобы со всей очевидностью показать огромную разницу между двумя партитурами, основанными на сходных сюжетах и имеющими в общем-то много перекликающихся страниц музыки и либретто. Неаполитанская версия, созданная молодым Россини в расцвете творческих сил и на пике поисков новых возможностей собственных драматических замыслов, вобрала в себя всю ту интеллектуальную атмосферу, которую обусловили его недавний переезд в Неаполь (здешние завсегдатаи оперного театра были уже готовы к экспериментам подобного рода), его творческий и супружеский союз с Изабеллой Кольбран (наиболее известной трагической оперной певицей своего времени), участие в новой постановке первоклассных исполнителей, а также благожелательность самой публики.
Невозможно не поражаться сдержанной мощностью и подлинной яркостью музыкального языка, который находит удивительный баланс между абстракцией стиля бельканто в вокальных партиях и вполне реалистичной актуальной образностью эмоционального и драматургического напряжения, достигающего поистине высот совершенства. Акробатическая виртуозность вокальных партий не мешает композитору с блеском прорисовывать всю сакральную харизматичность изречений Моисея, равно как и наполнять мистическим ужасом сверхъестественные события – такие, как в «классической» сцене солнечного затмения, открывающей оперу. Фиаско также не постигает Россини и при изображении им совершенно неукротимых страстей, когда светская и духовная власть, верность и честь, государственная политика и любовь яростно сталкиваются, неся отчаяние и смерть.
Упомянутый баланс подвергся кардинальному переосмыслению, когда Россини решил переработать свою весьма успешную оперу для Парижа. Это решение преследовало двойную цель, с одной стороны – преодоление опасений и завоевание новой непростой аудитории, под влиянием предзнаменований новейших достижений в музыке весьма ревностно относящейся к успеху в силу причин, понять которые было совершенно невозможно. С другой стороны, это была подготовка условий для настоящего дебюта Россини во Франции, на его недавно обретенной новой «родине», которой совсем скоро предстояло стать местом премьеры его «Вильгельма Телля». Этой грандиозной по своим масштабам опере предназначалось открыть двери в будущее и снискать успех самых широких слоев публики.
В «Моисее и Фараоне» находится место и для традиционного балета, что расширяет формальные рамки оперы, потакая новым вкусам великолепия и роскоши, которым и суждено было превратить Париж в европейскую столицу музыкального театра. Опера возвышается, приобретая силу и благородство, но, за счет обращения к доверительности и очарованию изысканно-рафинированной поэтики, теряет свою эмоциональную притягательность. Моисей становится фигурой более возвышенной, так как ведет свой народ к спасению, но любовь Анаиды к Аменофису предстает гораздо в большей степени потерянной и «отдельно существующей», чем в «Моисее в Египте» любовь Эльчии к Озириду. Французская редакция укрупняется изображением политического конфликта между религиозной и светской властью, но лишается мучительно тяжелых аспектов человеческой трагедии. В этом смысле «Моисей и Фараон» более, чем «Моисей в Египте», соответствует определению «священной трагедии» («azione tragica-sacra»), первоначально закрепленному за неаполитанской версией оперы, так что, будучи причисленной к жанру «оратории», она могла быть поставлена во время Великого поста, следуя весьма скептическому и типично итальянскому компромиссу, достигнутому между театральными импресарио и церковными властями.
Возрождение неаполитанской версии «Моисей в Египте» приобретает особо значимый интерес, так как недавние памятные постановки французской версии этой оперы под управлением Риккардо Мути в «Ла Скала» и на Зальцбургском фестивале имели исключительный успех: представления обеих версий позволят сделать сравнения, что, возможно, приведет нас к пересмотру устоявшихся взглядов и высветит те творческие процессы, приведшие Россини к переработке оперы, которая в некотором роде предстает таким свойственным ему и, тем не менее, таким необычным для него художественным достижением.
Бок о бок с «Моисеем в Египте» «заиграет» и «Аделаида Бургундская», драгоценный образец чистейшего Россини, в котором вдохновенное, но при этом тщательно проработанное вокальное письмо определяет путь для абстрактной театральности, находящейся далеко в стороне от всяческого реализма. В ней мы находим следы «античного» рыцарства, воспеваемого в одах трубадуров, где прекрасная любовь оказывается выше эгоизма власти, а огонь благородного чувства затмевает ослепительный блеск чеканных доспехов и смиряет сердца противников. Это атмосфера изящества и добродетели, возвращающая нас к очарованию «Танкреда», где пение незамедлительно превращается в поэзию, отбрасывая мягкий, ласкающий свет на каждое событие оперного сюжета. «Аделаида Бургундская» представляет собой одну из совсем немногих оставшихся новинок, сценическую постановку которой должен осуществить Россиниевский оперный фестиваль в Пезаро, чтобы завершить обширный постановочный каталог опер Россини.
Мы уверены, что эти заявленные работы обеспечат новые стимулы и доставят удовольствие новых открытий для нашей дорогой публики. Мы всех вас ждем в предвкушение Россини и с россиниевской радостью.
Альберто Дзедда,
художественный руководитель ROF