Вальс цветов в КЗЧ

У оперы "Набукко" счастливая судьба. Это первое произведение Верди, принёсшее ему заслуженный успех у итальянской публики. Это опера, которая, несмотря на рыхлость драматургии (либретто Фемистокла Солеры), абсолютную антиисторичность (ничего подобного с реальным царём вавилонян Навуходоносором II никогда не происходило, напротив, именно он более других правителей Месопотамии притеснял иудеев) и сложность вокальных партий (в особенности это относится к центральному женскому образу — строптивой царской дочери Абигаилле) вот уже в течение полутора веков с успехом ставится как на ведущих мировых сценах, так и в провинциальных театрах.

В нашей стране традиция исполнения этого произведения не столь богата: его российская премьера в Петербурге состоялась в 1850-х годах, когда в Европе интерес к нему уже стал несколько угасать благодаря появившимся более поздним и совершенным творениям композитора; возрождение же этого интереса в Европе и Америке после второй мировой войны совпало с началом конфронтации между СССР и Израилем, поэтому на просторах "одной шестой" на эту оперу существовал негласный запрет (как и на "Самсона и Далилу", "Жидовку" Галеви и ещё ряд других). Зато 1990-е годы были богаты на постановки "Набукко" на постсоветском пространстве — премьеры прошли в театрах Украины, Белоруссии, России. В год столетия со дня смерти Верди к нему наконец-то обратился и Большой театр.
Одним из инициаторов исполнения "Набукко" в Большом и музыкальным руководителем постановки являлся дирижёр Марк Эрмлер, для которого эта работа стала последней в родном театре: через год маэстро скоропостижно скончался, находясь на гастролях в Южной Корее. Памяти Эрмлера было посвящено концертное исполнение оперы 19 февраля сего года в столичном Зале имени Чайковского.

Дирижёр Владимир Андропов, являвшийся ассистентом Эрмлера в той постановке, постарался собрать достойный состав исполнителей, ибо "Набукко" — это, конечно опера голосов, преимущественно больших и одновременно виртуозных. В целом ему это удалось, и он сумел подобрать среди солистов Большого тех, кто способен адекватно воплотить замысел этой грандиозной фрески. В то же время интерпретация самого Андропова вызвала некоторое разочарование: с первых тактов увертюры от исполнения веяло какой-то блёклостью и анемичностью, темпы были убаюкивающими, и если бы не темперамент некоторых солистов, то без чтения либретто публике трудно было бы догадаться о том, какие нешуточные страсти бушуют в отношениях главных героев. Возможно, причина этого кроется в выборе оркестра и хора — а пал он почему-то не на коллективы Большого театра, а на Симфоническую капеллу Валерия Полянского, и это, безусловно, было ошибкой.

Оркестр капеллы ещё в свою бытность подведомственным Минкульту СССР не отличался высоким профессионализмом (даже, несмотря на то, что его художественным руководителем являлся выдающийся дирижёр Геннадий Рождественский), и за прошедшие годы он не только не прибавил, но, пожалуй, растерял многие из имевшихся качеств — свидетельством тому на прошедшем концерте были безобразно исполненные соло виолончели, духовых инструментов и др. Что касается некогда без преувеличения лучшего хора СССР, то и он сегодня находится, увы, не в зените своей творческой формы; кроме того, выросший из камерного коллектива, он обладает собственным узнаваемым саундом, собственным стилем исполнения, более подходящими для сложного акапельного репертуара или современной музыки, чем для плакатных страстей вердиевской партитуры: интеллигентная (как когда-то говаривали "европейская") манера, прямой, безвибратный в своей основе звук, сравнительно небольшая звучность — всё это делает вердиевские хоры в исполнении капеллы несколько пресными, малоэмоциональными, хотя чисто с хоровой точки зрения всё было спето интонационно и ритмически корректно.

Среди солистов бесспорно лидировал Владимир Редькин (Набукко): партия добротно сделана, хорошо впета, образ, созданный на театральной сцене, был ярок и в концерте, а вокал певца отличался благородством звуковедения. Под стать царю был и его антагонист — Захария в исполнении Михаила Казакова предстал настоящим вождём пленённого, но непокорённого народа: могучий с горлинкой бас Казакова был убедителен как в экспозиции оперы, так и в знаменитом пророчестве первосвященника. В партии Абигаиллы дебютировала Екатерина Головлёва — солистка Большого, в прежние годы певшая на его сцене репертуар меццо-сопрано (например, Фенену в том же "Набукко"). В целом перепрофилирование на сопрановый репертуар можно назвать удачным, более того, заявка певицы на столь сложную партию приемлема, поскольку резковатый, с металлическим призвуком голос Головлёвой способен воплощать такие характеры как Леди Макбет, Турандот и пр. Однако в партии ещё много недоработок, в частности почти все колоратуры вышли смазанными, интонация часто была небезупречной, а нижний регистр у бывшей меццо-сопрано на удивленье был не озвучен — низкие ноты были хронически хриплыми и "атональными".

Хотя, конечно, найти достойную Абигаиллу проблема во все времена — слишком уж заковыристую партию написал когда-то Верди, партию, требующую и громадного диапазона, и большой силы звука, и владения колоратурной техникой. Сколько их было, эталонных Абигаилл? — Каллас, Димитрова… Пальцев на одной руке вполне хватит, чтобы никого не забыть.

Из исполнителей партий второго ряда стоит упомянуть маститую Ирину Долженко (Фенену) с её почти идеальным вокалом и демонстративной аэмоциональностью, и, конечно, знаменитого отнюдь не оперными своими достижениями Николая Баскова (Измаил), впервые за долгое время выступившего на академической сцене. Резюмируя впечатления от "немикрофонного" Баскова, позволю себе не согласиться с великой Галиной Вишневской, не раз в интервью утверждавшей, что голос певца не годится для оперы: годится, вполне годится — и сила есть, и полётность звука, и в общем-то приятный тембр (если не считать иногда появляющегося носового призвука), и общая музыкальность ему также не чужда, но есть, конечно, и над чем работать, в частности, пиано "золотому голосу России" совершенно не даётся, пытаясь перейти на этот нюанс, певец откровенно скатывается к полуразговорной эстрадной манере, да и в ансамблях он интонационно нестабилен. То есть потенциал определённо есть, и будет очень жаль, если Басков по-прежнему будет растрачивать свой багаж в безвкусных, но отнюдь недешёвых в стоимостном плане мероприятиях.

Ведь голосистый тенор — это, увы, редко встречающийся вид.

Финал вечера можно без преувеличения назвать цветочным апофеозом: такого количества букетов, подаренных артистам, не видел ни один академический концерт уже лет двадцать. Хочется верить, что именно бессмертная музыка Верди спровоцировала такой энтузиазм слушателей, а не присутствие на сцене эстрадного кумира.