Верди в гостях у Пуччини

Хотя на фестивале опер Пуччини уже ставили произведения других композиторов (много лет назад «Паяцев», «Сельскую честь» и даже «Саломею» Штрауса приветствовали на берегах озера Массачукколи), 58-ая годовщина прославленного фестиваля запомнится первой постановкой оперы Верди. Это было не художественное решение, а, скорее, вынужденная необходимость. Из-за печально известных финансовых проблем, устроители фестиваля решили заняться постановками других авторов, например, «Травиаты», которая будет идти на оперных сценах Тосканы этой осенью.

Постановка Паоло Тревизи была крайне традиционной. Простая, непритязательная, однообразная обстановка и роскошные костюмы указывали на декадентский Париж. Все, что ожидали от «Травиаты», присутствовало на сцене: диваны в первом акте, сад за французской дверью и письменный стол в первой сцене второго акта, игральный стол, цыганки и матадоры во дворце Флоры и смертное ложе в последнем акте.

Все было предсказуемо, но крайне безобидно. Единственный момент, не соответствовавший строгому содержанию либретто, — появление на сцене Альфреда во время прелюдии: он возвращается в квартиру Виолетты после ее смерти, и скоро проясняется, что вся опера представляет собой ретроспекцию, а не нововведение.

Возможно прочтение партитуры дирижером Фабрицио Марией Карминати понравится не всем, но я уверен, что даже его критики не смогут остаться равнодушными к его когерентности и оригинальности. Полноценное, содержательное звучание с увязкой с медленными темпами и едва заметным интересом к выделению цветовой гаммы породили картины напряженной трагедии, пропитанными неким мрачным фатализмом, — почти черно-белый экспрессионизм. Именно далекое от наслаждений общество полностью погружается в гнетущую пустоту. Общество без тени надежды на спасение. И непрерывное мартеллато скрипок в сцене вечера у Флоры превращается в настоящую пляску смерти.

Отсутствует лихорадочное, невротическое желание жизни, обжигающее так много Виолетт: вечер первого акта характеризуется исключительно хрупкостью и уязвимостью, переполненными безжалостной неумолимостью. Так, во втором акте нет ни протеста, ни борьбы. Она может только поддаваться чему-то, что являлось предвестником беды с самого начала.

Концепция Карминати была полностью осмыслена и реализована его ведущей вокалисткой. Сопрано Сильвия Далла Бенетта не обладает чрезвычайно притягательным или безупречным тембром, запоминающимся с первого раза. Однако она опытна и технична для выполнения практически всех требований Верди.

В первом акте певица исполнила очаровательно хрупкую Виолетту: пассажи были более, чем достаточными, с точными нисходящими руладами. Она смогла выразить безрассудство, если не невроз, предполагаемый в «Sempre libera». Легко исполняла в верхнем диапазоне, в котором как два ре-бемоля, так и многочисленные высокие до были уверенными и звонкими.

Мне понравилось ее решение внушающего опасения нисходящего интервала (октавы до — до: «ritrovi / A diletti sempre nuovi»), исполненного «con effetto», как описывает Верди: избегая обычно отвратительного съезжающего портаменто. Сопрано «схватила» низкую ноту, не переводя дыхание. Произвольный верхний ми-бемоль, завершающий кабалетту, хотя и достоен уважения, звучал осторожно и не имел той должной высвобождающей мощи.

Кроме того, она частично смазала эффект по слишком многим показателям. В первой сцене второго акта ее голосу не хватало красок и теплоты, но она играла выразительно. «Dite alla giovine» явилось выражением ее искусства: она спела это трогательно, с достоинством и печалью. «Amami, Alfredo» было экспансивно, но с совершенными пропорциями. Финальному акту присуща элегантность.

Например, «E tardi!» передала отчаяние без намека на вульгарность или «веризм». «Addio del passato», к счастью, спетое полностью, без купюр, стало апогеем ее выступления. Несмотря на частичное отсутствие желательного подъема или соблазнительной тембровой окраски, она «чеканила» арию искусной игрой контрастного сопоставления и утонченного пианиссимо: длительное филирование звука голоса в последней «fini» было значительным техническим и артистическим достижением.

Я слышал Массимилиано Пизапиа несколько раз и не только в роли Пинкертона, которая, по его собственному признанию, повлияла на его карьеру больше, чем какая-либо другая роль. Ее он исполнил примерно триста семьдесят раз. В то время как в операх Пуччини Пизапиа всегда был безупречен, в «Травиате» его исполнение было менее убедительным.

В роли Альфреда его голос был насыщенным, даже немного слишком маскулинным для хрупкой Виолетты, а во втором акте в его исполнении арии, на самом деле, было меньше молодой страсти и больше мрачной агрессивности. Получив письмо от Виолетты, он был вне себя от ревности, которую перенес на сцену вечера у Флоры.

В сущности, он выглядел и звучал больше как отверженный, мстительный любовник, чем влюбленный наивный молодой человек в первом акте или нежный, утешающий персонаж, которого он должен олицетворять в финальном акте, где чего-то не хватало для столь необходимого изящества и плавности исполнения пассажей. Так, у него получилось лучше в «O mio rimorso, o infamia» (без да-капо, но с напряжением на добром высоком до — нотой, которую он также интерполировал в своем исполнении за сценой «croce e delizia» во время кабелетты Виолетты), чем в каватине «Dei miei bollenti spiriti».

Стефано Антонуччи был превосходным Жермоном. Опытный исполнитель, выступающий на сцене, по крайней мере, уже 25 лет, никогда не выделялся грандиозным голосом и не имеет затемненных, насыщенных и зычных красок, обычно ассоциированных с баритонами в операх Верди. Однако он обладает чрезвычайно утонченной вокальной техникой, основательными интерпретационными навыками и безупречной дикцией. Он один из тех редких артистов, способных сделать понятным каждое слово, без манерного и напыщенного звучания.

Его дуэт с Даллой Бенетт — самый важный момент спектакля, как это и должно быть.

Во время своего первого выхода Антонуччи продемонстрировал качества, необходимые для потрясающего Жермона: привлекательный, сфокусированный голос со средней опорой, хорошая техника и убедительно управляемый гнев респектабельного буржуа. «Pura siccome un angelo» и «Di Provenza» обладали простой и трогательной искренностью. Например, во фразе «Dio mi guido» он не взывал к небесам, а тихо молился. Вся ария представляла собой замечательное чередование меццо-форте и пиано. Давайте рассмотрим два идущих подряд высоких соль-бемоль в «ma se alfin ti trovo ancor», обычно исполняемых многими баритонами всего лишь как случай подчеркнуть высокие ноты: первое Антонуччи исполнил форте, а второе — пиано с потрясающим эффектом.

Кабалетту он исполнил, как смог. Возможно, это наименее вдохновляющий момент во всей партитуре, но и ее он исполнил с теплотой и достоинством.

Иногда вещи получаются сами по себе: то, что кажется наскоро состряпанной в последний момент постановкой, оказывается одним из прекраснейших произведений на сцене фестиваля опер Пуччини за последнее время.

Никола Лиски, Opera Britannia
Перевод Сергея Коровина