Вокзал для двоих
«Вертер» Ж. Массне в МАМТе Борис ТАРАСОВ Режиссеры из драматического театра в последнее время все чаще рвутся в музыкальный театр – больше свободы, больше простора. Да и бюджет постановок значительно весомее. Какая от этого польза для оперы – вот в чем вопрос.
Легенды об оперных премьерах Мейерхольда и Станиславского не заставят поверить в то, что человек, не владеющий элементарными законами жанра, сможет сказать новое на музыкальной сцене.
Михаил Бычков не стал исключением – «атмосферность» и мелочная дотошность выстроенных им мизансцен, бытоподобие и какая-то местечковость не дают его «Вертеру» оторваться от обыденности. Охотно верю, что городок Вецлар, прославленный Гете, провинциален, но не до такой же степени, чтобы почтенный судья жил на железнодорожном перроне, а его дочь обслуживала посетителей в привокзальном буфете? Сомневаюсь также, что друзья судьи, да и сам он были мелкими служащими вокзала, коротающими дни в постоянных возлияниях, а романтика отношений двух влюбленных сводилась к бесконечным прогулкам по рельсам и балансировке на них.
Окрестности Франкфурта конца XVIII века, по Бычкову и Эмилю Капелюшу (художник-постановщик спектакля), разительно похожи на российские дачные места конца XIX – начала XX века, а гетевские бюргеры и молодой меланхолик Вертер – на персонажей чеховских пьес. Костюмы Ольги Поликарповой только усиливают это впечатление. Второстепенные персонажи оперы Массне у Михаила Бычкова и вовсе не отличимы от героев чеховской «Свадьбы».
Глядя на Вертера в исполнении Сергея Балашова, мне невольно вспоминался гениальный Евгений Леонов в чеховском «Иванове». Та же внешняя нелепость и неуклюжесть, то же кажущееся несоответствие облика, возраста и внутреннего содержания. И такая же ранимость, детскость и внезапно разверзающаяся рана человеческой трагедии.
Лирический, выразительный и певучий тенор Сергея Балашова как нельзя лучше подошел к музыке Массне. Пожалуй, он единственный из певцов, кто вполне органичен в романтическом репертуаре. О втором исполнителе Вертера, Антоне Иванове, лучше бы и не вспоминать – кучерявый мальчик со срывающимся голосом, «ботаник», которому неудобно на сцене все – от мизансцен до непосильных для него арий.
Лариса Андреева в партии Шарлотты не стала открытием. По облику ее героиня безупречна, актерски и вокально – нет. Андреева – прежде всего певица, ей некомфортно нарезать хлеб, укачивать куклу, бытописание не для нее.
Эти житейские мелочи, скорее всего, и отвлекли внимание певицы от вокальной стороны партии. Вторая исполнительница этой партии – Елена Максимова интереснее вокально: ее глубокий тембр с обертонами имеет множество оттенков в отличие от Ларисы Андреевой. Но, к сожалению, в Шарлотте Максимовой много бюргерской «милоты» и суетливости и мало правды и искренности.
Откровением в спектакле стала Наталья Петрожицкая в партии сестры Шарлотты, Софи. Ее второстепенная героиня неожиданно для всех стала одной из центральных фигур оперы. «Нет маленьких ролей» – банально, но только не в этом случае. Вынужденная волею режиссера играть туповатую девочку-переростка со смешными косичками и вечным полотенцем в руках, Наталья Петрожицкая приковывает внимание с первого же появления на сцене своей «особостью», своей органичностью.
Говорят, что нельзя выпускать на сцену животных, они сразу разоблачают искусственность окружающих их актеров. Точно так же нельзя выпускать на сцену Наталью Петрожицкую в эпизоде – рядом с ней главные персонажи кажутся нарочитыми и пафосными.