Все романсы Чайковского. Начало
10 февраля в Бетховенский зал Большого театра я шла, в основном, послушать уже знакомые молодые голоса, так сказать, «натюрель» — без соуса из оркестра и шлейфа оперных образов. К тому же, наш любимый Пётр Ильич, при кажущейся мелодической простоте, — очень коварный автор, все огрехи вокала и музыкальный уровень исполнителя заметны сразу.
Но, в результате, вместо ожидаемого почти лабораторного исследования уровня каждого певца, и сравнения его с прочими, получила свежий заряд эмоций и даже открытий.
Все 104 романса Чайковского знают, пожалуй, лишь некоторые музыковеды и особо дотошные историки вокала.
А большинство грамотных меломанов, даже с музыкальным образованием, довольствуется десятком «шлягеров» да ещё примерно дюжиной названий, входящих в обязательную программу Конкурса им.
Чайковского. Так что, из 25 названий, составивших программу Первого вечера, два или три стали и для меня слушательской премьерой.
Огромная благодарность вдохновителю сего благородного «марафона» концертмейстеру и педагогу Семёну Скигину, и поддержавшему его Дмитрию Вдовину, постоянному наставнику Молодёжной программы Большого театра.
И ещё, не хочу обижать наших «взрослых» певцов, но, к сожалению,
даже представить не могу, кто бы сейчас отважился повторить подвиг Сергея Яковлевича Лемешева, исполнившего и записавшего в одиночку все 104 романса.
Учитывая, что музыкально далеко не все они шедевры, встречаются и достаточно банальные «проходные» вещи, выслушать вот так же 25 номеров за вечер одним и тем же тембром, пусть и очень профессионально исполненные, показалось бы монотонно и даже скучно.
А в этот вечер участников оказалась сакральная дюжина — шесть девушек и столько же мужчин.
Они очень разные: голосами, степенью понимания текста, владением фразой. Кто-то пел без скидок на молодость так, что в моей программке просто появлялся жирный восклицательный знак, и замирало внутри от счастья, а кто-то боролся с тесситурой и даже… родным русским языком. Но ощутимо разный уровень исполнения не вредил общему впечатлению, напротив, создавался эффект внезапности. Потому что угадать заранее, у кого что получится или не совсем, было невозможно.
Общее наблюдение и пожелание одновременно — текст и дикция.
Да, и у прежнего поколения певцов далеко не всегда можно было чётко разобрать все слова на «великом и могучем», причём даже у отдельных народных артистов СССР. Но когда наблюдаешь, что вообще-то ребята стараются и растут профессионально заметно от раза к разу, то обидно не понимать у них строки А. Майкова или А. Плещеева. А способ удовлетворить пытливого слушателя, которому интересно «про что там», прост и давно освоен в Европе. На любом камерном концерте, вне зависимости от ранга исполнителя и популярности произведения, в программке будут напечатаны все тексты, причём и на родном языке тоже.
Именно в Большом театре Литературный отдел работает серьёзно и вдумчиво, и, думаю, это не составило бы проблемы, благо нотные и поэтические источники легко доступны.
Позволю себе не перечислять подряд все 25 исполненных романсов, хотя порядок номеров имел свою прелесть. Они не следовали в строгой хронологии создания, или по авторам стихов.
Основной принцип, как поняла, чередование контрастных голосов, мужских или женских, высоких и низких.
И равномерное распределение популярных «ударных» номеров между менее известными, а то и вовсе редкими. Всё для слушателя, чтобы не ослабло восприятие.
На каждого вокалиста пришлось от одного до четырёх романсов, чаще всего по два. Начну, как водится, с прекрасных дам, по порядку выхода на сцену в первом отделении.
Огромный стенобитный голос Марии Лобановой пока страдает приблизительной, чаще заниженной интонацией,
излишне заглублённым звуком. Но образ пушкинской Земфиры в Песне «Старый муж» она подала темпераментно. А лучше всего ей удалась «Песнь Миньоны» на стихи Тугаринова во втором отделении.
Меццо-сопрано Александра Кадурина, не скрою, — уже моя симпатия.
Её царевич Фёдор в «Борисе Годунове» и Октавиан в «Кавалере розы» спеты и сыграны без скидок на юность. Но романс «Не верь мне, друг» (на стихи А. К. Толстого) удивил не просто нечёткостью слова, а какой-то неловкостью выговора, словно русский не родной для певицы язык. Лучше прозвучал номер Александры во втором отделении — «Уноси моё сердце» (А. Фет).
Юлия Мазурова тоже меццо-сопрано, но с меньшим стажем в Молодёжной программе, подкупила своей музыкальностью, чувствованием смысла пропеваемого.
Это заметно было и в первом номере «И больно, и сладко» (стихи Е. Растопчиной), но в полной мере отразилось в опаснейшем, потому что запетом и растиражированном вплоть до эстрадных обработок «Нет, только тот, кто знал» (Л. Мей, из Г. Гейне). Вот тут впервые появился восклицательный знак вместо замечаний. Просто молодец, Юлия, спела — как одарила.
Но после такого «хита» вышла не заявленная участница Анастасия Кикоть, заменив заболевшую коллегу, с тоже достаточно известным романсом «Забыть так скоро» (Стихи А. Апухтина).
И опять — восклицательный знак! При том, что сложная нервная мелодия этого опуса не принадлежит к числу моих любимых. Но здесь исполнение удивило глубиной и зрелостью.
Колыбельная «Спи, дитя моё» (А.
Майков) у Кристины Мхитарян была очень нежной.
Чуть портили «раздувания» отдельных фраз, но финальный верх на пианиссимо покорил. Изящно и в образе она рассказала и про «Канарейку» (стихи Л. Мея) , что сидит в клетке у Султанши.
Самый светлый колоратурный голос у Нины Минасян, она вышла в конце первого отделения, культурно исполнив «Погоди» (стихи Н. Грекова), но интересней показался второй её номер — «Глазки весны голубые» (Г.
Гейне, перевод М. Михайлова).
Про мужчин начну по-иному. Плавно от женщин, с теноров.
Два тенора-участника внешне чем-то схожи: оба тоненькие, светловолосые, юные настолько, что и сейчас можно играть хоть Тома Сойера, хоть Питера Пена.
Но
вокально Алексей Стражевич ещё ученик: достаточно плотный интересный тембр сильно портят фальшивые ноты, заметная разность регистров.
И естественно, в итальянском романсе «Mezza notte» («Полночь») всё обошлось глаже, чем в пронзительном «Ни слова, о друг мой» (А. Плещеев), который пока просто не получился.
А вот Сергей Радченко порадовал.
Стоит закрыть глаза — пение не мальчика, но зрелого музыканта.
Ему и поручено было, единственному, четыре романса за вечер. Звонкий, яркий тембр, тот редкий случай, когда металл не режет ухо, прекрасное звуковедение, и к дикции не придерусь, а главное — Сергей уже умеет филировать, делать диминуэндо на кульминации и даже петь пиано!
Как истинный тенор он распевался постепенно.
В первых номерах «Отчего» на стихи Л. Мея и «Так что же» (стихи NN — самого Петра Ильича) ещё можно было найти интонационные «блохи», но потом и мало известный «Как над горячею золой» (Ф. Тютчев) и дивный «Хотел бы в единое слово» (Л. Мей из Г. Гейне) прозвучали убедительно и страстно.
Единственный баритон в этой программе
Андрей Желиховский самим звучанием, затопляющим раковину камерного зала, уже доставляет чувственное удовольствие.
Ему попались непростые произведения. «Пойми хоть раз» (стихи А. Фета) слышала пару раз, а вот «Новогреческая песня» на тему Dies irae — то самое открытие для меня лично. Совершенно инфернальная вещь, где под мрачные ходы средневекового гимна смерти повествуется о греческих патриотах, таящихся в подземельях от турецкого ига. Плещеев написал стихи на темы тогдашних газетных передовиц.
Но вот не поняла я половину слов, домысливала и страдала. Когда все составляющие большого артиста — богатство тембра, владение инструментом, эмоциональная наполненность — есть, то так хочется ещё «чуть-чуть», внятной дикции.
Приз личных симпатий именно за слово отдаю басу Олегу Цыбулько.
Тембр его голоса, не самый тёмный, но винтажно благородный. Исполнение подкупило именно осмысленностью, созданием образа, верой в то, о чём поётся.
И в «Примирении» («О, засни, моё сердце, глубоко» — Н. Щербина) и, особенно, в «Я с нею никогда не говорил» (Л. Мей) текст звучал так вкусно, что захотелось послушать песни Мусоргского в исполнении Олега.
Но, вообще, подтверждая ещё раз, что Россия — страна лучших басов, и два других «соперника» в низком регистре были хороши, каждый по-своему.
Григория Шкарупу я знаю как певца уже третий год, он очень сильно вырос за это время, хотя 23 года для баса — просто детский возраст.
И вот это сочетание кипарисообразной фигуры, физиономии лицеиста первого набора и почти чёрного, всё густеющего тембра поражает. Ему досталось открывать концерт самым ранним романсом «Мой гений, мой ангел, мой друг» (стихи А. Фета).
Здесь ещё чувствовалось волнение, некая приблизительность всего. Возможно, актёрское участие в «Песни Земфиры» — реплики Старого мужа (ох, как это мило смотрелось!) придали Григорию должный «кураж». Потому что кантиленный, известный и очень трудный «Слеза дрожит» (А. К. Толстой) прозвучал уже на порядок лучше, по-настоящему.
И в своеобразном соревновании двух басов, предложенном нам на бис, Григорий Шкарупа рискнул исполнить номер, только что прозвучавший у Павла Червинского «Как наладили: Дурак» (стихи Л. Мея).
Дурак получился горче, язвительней, чем у коллеги — другой дурак, а это главное.
Павел Червинский вышел в предпоследнем номере второго отделения. Весь огромный, богатырски мощный, с таким же сочным могучим голосом. «Как наладили: Дурак» — всё крупно, большими кусками, но не грубо.
И завершал концерт тот же первый романс «Мой гений, мой ангел, мой друг» — здесь у Павла недоозвучено пиано, но текст он подаёт.
Не могу обойти вниманием концертмейстеров, без которых ничего бы не состоялось.
Профессор Семён Скигин, безусловно, яркий пианист и замечательный аккомпаниатор.
Но порой он чересчур увлекался своей партией, закрывая вокалистов. Понятно, маэстро Скигин часто работает на Западе с крупными голосами, вроде Ольги Бородиной или Марии Гулегиной, которых ничем не затмишь, но здесь-то — начинающие артисты.
Хотя есть такое наблюдение — работа с брутальным концертмейстером закаляет, после неё гораздо легче спеться и сыграться с любым пианистом.
Но мне больше импонировала манера игры Елены Буровой: у ней мягкое туше, постоянная готовность идти за певцом, тонкость в проигрышах.
Другой концертмейстер — Елизавета Дмитриева — играла жестковато.
Иногда это совпадало с фактурой аккомпанемента, иногда мешало.
В финале вечера, когда все участники вышли на маленькую полукруглую «арену» (сцена в новом Бетховенском зале ниже зрительских мест), Семён Скигин объявил, что продолжение цикла — в апреле. Уже захотелось прийти, есть чего ждать!