Звёзды оперы: Мэрилин Хорн

Голос, который понравился бы великому Россини

Первый концерт прошёл в четыре года; в пять начала регулярно заниматься музыкой; в двенадцать стала профессионалом и выступала по радио – Диплом разностороннего музыканта и диплом по философии – "Я начала карьеру, записывая звуковую дорожку к фильму Кармен Джон – "Люблю Италию, ибо это родина Россини".

Её называли "Величайшей сопрано века", "Американской Каллас", "Королевой бельканто", "Потрясающим вокальным феноменом", "Голосом непревзойдённым и неповторимым", "Единственной певицей, способной исполнить подлинного Россини в точности, как он написал".

Всех этих наименований всё равно недостаточно для того, чтобы раскрыть такое явление, как Мэрилин Хорн, американская певица, родившаяся на ранчо в Пенсильвании в тридцатые годы.

Подобная певица – это действительно абсолютный вокальный феномен , наверное, самый интересный в нашем веке.

Обладая совершенно необыкновенными вокальными данными, которые используеет с тонким музыкальным вкусом и чуткой художественной восприимчивостью, Мэрилин Хорн возродила россиниевские оперы — те, что, казалось, никто уже не силах исполнить, – Танкред, Семирамида, Осада Коринфа.

Это единственная современная певица, сумевшая вполне овладеть техническими секретами легендарных певцов прошлого. Поэтому она может исполнять оперы, написанные именно для тех, казалось бы, неповторимых голосов.

Она часто улыбается, доброжелательна и сразу же вызывает расположение. "У певицы никогда не бывает плохого настроения, – уверяют её друзья. – Она работает над собой едва ли не круглые сутки, обожает итальянскую кухню, терпеть не может диеты для похудения.

У неё исключительно привлекательное лицо с гладкой, как у ребёнка, кожей. Глаза немного удлинённые, чёрные, необыкновенно живые.

В её поведении и манере держаться нет никакой манерности, ни тени снобизма.

– Критики во всём мире единодушно признают вас "исполнительницей наивысшего класса" и "потрясающей вокальности", – напоминаю я ей. – Как вам удалось достичь этого?

– Я родилась с хорошими вокальными данными и постаралась совершенствовать их, – отвечает Хорн на великолепном итальянском языке. – Я начала учиться музыке с раннего детства. Первый мой публичный концерт состоялся, когда мне исполнилось всего четыре года. В пять лет я начала регулярные занятия.

В двенадцать уже стала профессионалом и пела по радио.

Я не была, однако, оперной певицей. Я исполняла песни, спиричуэлс, блюзы, аккомпанируя себе на гитаре.

Выступала вместе с сестрой, и мы приобрели некоторую известность.

Я пела, чтобы заработать на жизнь. Мои родители были простыми крестьянами.

Когда я родилась в Бредфорде, в Пенсильвании (в очень морозный день, бушевала снежная буря), моей семье жилось очень нелегко. Более того, Соединённые Штаты переживали тогда ужасный кризис. Был голод, на нас обрушилось множество проблем, и не предвиделось никакой постоянной работы. У моего отца – Бентца – был очень красивый тенор, и, стараясь заработать хоть что-то, он пел на приёмах, на свадьбах. В четыре года я тоже стала выступать вместе с ним, и это можно назвать началом моей артистической карьеры.

Семья у нас была очень большая – сестра и двое братьев, вместе с нами жили дяди и тёти, их дети. Помню тяготы и нищету в моём детстве, но вспоминаю также, что в нашей семье всегда было много веселья и циарили мир и спокойствие.

Когда мне исполнилось тринадцать лет, моя семья переехала в Калифорнию, недалеко от Лос-Анджелеса. Отец устроился необычайно хорошо, занялся бизнесом и политикой. Именно там, в Калифорнии, я стала думать об опере.

– Почему?

– Так получилось, что занимаясь музыкой, я заинтересовалась именно оперой. С детства я училась играть на многих инструментах – рояль, флейта, скрипка, гитара. Когда пришло время поступить в университет, я выбрала сразу два факультета – философский и музыкальный. Вот так я получила возможность лучше узнать собственный голос и начать совершенствовать вокальную технику.

– Как состоялся ваш дебют?

– Это любопытная история. Я училась в университете, и чтобы как-то заработать, пела в хоре в театрах Лос-Анджелеса и на радио.

Однажды прочитала в газете, что ищут хористов на запись звука к фильму «Кармен Джонс», который Отто Премингер снимал в Голливуде. Классический сюжет «Кармен» был превращён в современную историю, события которой происходят в среде негров, но музыка Бизе осталась. Я пошла на прослушивание, и меня утвердили.

Вскоре я узнала, что было даже объявлено нечто вроде конкурса, чтобы найти хороший голос для партии Кармен.

И так получилось, что вместо хористки в «Кармен Джонс» я "одолжила" свой голос Дороти Джендридж, которая играла в фильме главную роль с партнёром Гарри Беллафонте.

Фильм имел огромный успех, и мой голос стал известен во всём мире, благодаря пластинке, которая запечатлела фонограмму киноверсии.

В следующем год мне предложили исполнить «Золушку» Россини в Лос-Анджелесе. После первого же спектакля критики единодушно писали, что мой голос, казалось, создан специально для россиниевских колоратур.

Вот так и определилась моя собственная дорога. Но оказалось нелегко двигаться по ней, оставаясь в Калифорнии, где существовало не так уж много театров и не выработалась большая оперная традиция.

Я понимала – чтобы стать действительно великой певицей, нужно учиться в Италии. Мне надо дышать воздухом родины Россини, выучить его язык, жить рядом с его соотечественниками, освоить итальянские музыкальные традиции.

Я решила поехать в Италию.

Но здесь не очень-то благожелательно относятся к молодым зарубежным певцам. Не так, как в Америке, которая открыта для всех. Иноземный певец в Италии может работать только на небольших провинциальных сценах, а крупные театры ангажировали солистов только с известными именами. Мэрилин Хорн, никому неведомая молодая девушка, не могла попасть туда. Пришлось отказаться от Италии и уехать за Альпы.

Германия со своими шестьюдесятью театрами, открытыми для всех, дала мне возможность поработать.

Я провела там четыре года, зарабатывала мало, но могла заниматься вокалом, слушать многих итальянских певцов и иногда посещать обожаемую мною родину Россини. Эти поездки оказались необычайно полезными для моего формирования как певицы.

Вернувшись в Америку, я уже не сомневалась в своих возможностях.

– Выходит, несмотря на успех «Кармен Джонс», ваша карьера оказалась не столь скорой.

– Если б я решила воспользоваться успехом «Кармен Джонс», возможно, потратила меньше труда, чтобы утвердиться, но вероятно не стала бы тогда Мэрилин Хорн. У меня всегда существовало инстинктивное недоверие к стремительным взлётам карьеры. Я столько видела дутых звёзд, от которых очень скоро ничего не оставалось.

Профессия оперной певицы невероятно трудна, и если у человека нет прочной подготовки, то он недолго продержится.

– Что произошло, когда вы вернулись в Америку?

– Мне снова очень повезло. В Сан-Франциско готовили замечательную постановку «Воццека» Албана Берга, и в последний момент заболела исполнительница главной партии. Я уже пела в этой опере в Германии и предложила свои услуги.

На спектакле присутствовали самые важные критики, и на другой день меня уже знала вся Америка.

– Главная партия в Воццеке – сопрано. Как же вы, меццо, могли петь её?

– Я всегда пела всё. Мой голос обладает тремя октавами.

В начале карьеры я выступала почти исключительно в партиях сопрано, и предлагали только их. Все знали меня как исполнительницу опер Россини, но в мой репертуар входят и сочинения Моцарта, Генделя Баха, Верди, Пуччини, Масканьи, Вагнера и Вивальди.

Россини — моя особая любовь.

Не потому, что мой голос лучше подходит для его репертуара, чем для опер Верди, а вероятно из-за сходства наших характеров.

Встреча с Россини, та, что положила начало моей славе россиниевской исполнительницы, произошла в 1964 году. Когда в Лос-Анджелесе решили поставить «Семирамиду», мне предложили партию Арзаче, отважного воина, сына властительницы Вавилонии.

Я согласилась и принялась учить её. Однако встретила непреодолимые трудности, особенно с некоторыми низкими нотами, которые не могла взять. Пришлось отказаться. Я ужасно огорчилась из-за поражения, не могла уснуть по ночам от отчаяния и всё думала, как же мог Россини написать такую трудную партию.

И вдруг меня осенило: "Должно быть, партия потому так трудна, что мы не знаем вокальную технику, с какой в те времена исполнялись некоторые пассажи?"

Я снова стала заниматься упражнениями, пытаясь взять эти низкие ноты, прибегая к разным техникам, пробуя различные способы дыхания. И наконец, нашла нужный ключ. Теперь всё получалось очень легко.

Я позвонила, интересуясь, свободна ли ещё партия Арзаче. "Нет, никому не удаётся спеть её", – ответили мне. "Я приеду", – сказала я. Это был грандиозный успех. Через несколько месяцев я спела эту оперу в Нью-Йорке вместе с Джоан Сазерленд, и спектакль стал событием, о котором писала печать всего мира.

– Вы тогда впервые выступили в Нью-Йорке?

– Да, но не в "Метрополитен". «Семирамида» была поставлена в другом театре.

Я уже сказала вам, что моя карьера шла медленно, шажочек за шажочком. На сцену "Метрополитен" я впервые попала только в 1970, когда мне уже исполнилось тридцать пять лет, и я пела в операх уже четырнадцать лет.

В "Ла Скала" в Милане я выступила впервые годом раньше, в 1969. В римской "Опере" впервые пела в декабре 1977, в Вене – в 1978.

И в Вероне я тоже дебютировала в 1978, но не на легендарной "Арене", куда все мечтают попасть, а в театре "Филармонико". Я никогда никуда не спешила. Я уверена, что буду петь по меньшей мере до шестидесяти, так что впереди у меня ещё много времени.

– Вы прославились прежде всего исполнением Россини.

Но вот уже несколько лет с огромным успехом поёте и оперы Вивальди. Как прошла ваша встреча с музыкой венецианского композитора?

– Изумительно. Впервые я взялась за оперу Вивальди в 1978 году, в Вероне, где пела «Неистового Роланда» с "Венецианскими солистами" Клаудио Шимоне.

Потом объездила с этой оперой многие театры мира, и её повсюду неизменно встречал бурный успех. Если вы спросите, много ли физического труда требуется для её исполнения, то признаюсь, что «Неистовый Роланд» – просто убийственно трудная опера. Из двух с половиной часов, какие длится спектакль, я пою в нём восемьдесят одну минуту. Каждый спектакль сравним с процедурой для похудения – я каждый раз теряю по четыре килограмма.

– Какие технические трудности встретились вам у Вивальди – оперного композитора?

– В общем-то ничего нового в его опере я не встретила. Я привыкла к вокальной акробатике Россини, и петь Вивальди ненамного сложнее. В «Роланде» мне опять пришлось исполнять мужскую партию.

В восемнадцатом веке очень часто поручали такие роли контральто. В опере Вивальди я играю Роланда, влюблённого в прекрасную Анжелику. Мне вовсе не интересно нашёптывать любовное признание женщине, но, похоже, такова моя судьба на оперной сцене.

В «Танкреде» Россини я тоже исполняю заглавную роль, Танкреда, влюблённого в Аменаиду, в «Семирамиде» – ещё одна моя россиниевская коронная роль – я Арзаче, юноша, влюблённый в собственную мать.

А я ведь женщина, ещё какая женщина, и мне трудно войти в психологию подобных персонажей.

– Будучи примадонной, вы капризны?

– Не думаю, что у меня выпукло проявляются классические недостатки звёзд, но я ругаюсь с дирижёрами, особенно, когда они хотят лишить меня каденций в конце арий.

Эти каденции очень важны, потому что показывают мои вокальные возможности и соответствуют традициям того времени, когда создавалась опера. Я весьма скрупулёзно изучаю партитуру, всегда докапываюсь до первоначального, наиболее верного текста автора, но некоторые дирижёры всё равно не желают позволить петь по оригиналу. Тогда я негодую, нет, сцен я не устраиваю, а просто ухожу в гостиницу.

Однажды в Италии я пять дней не выходила из своего номера, отказываясь репетировать.

В конце концов дирижёр пришёл просить у меня прощения, согласившись, что мои каденции превосходно согласуются со стилем Россини и поэтому я могу их исполнить.

– Говорят, ваши гонорары баснословны. Сколько же вы получаете за спектакль?

– Много поднимали шума из-за моих гонораров. Но всё это несправедливо.

Я отношусь к певцам, которые работают во многих странах мира, и мои гонорары всем известны, они опубликованы в бюллетенях, какие рассылаются директорам театров. Не я устанавливаю их, а рынок. Мои гонорары обусловлены моими вокальными возможностями, трудностями той или иной оперы, а ведь есть среди них и такие, которые только я одна могу исполнять.

– Какой день в вашей жизни был самым тяжёлым?

– Тот день, когда умерла мама, это произошло в 1974 году. Моя мать была чудесной женщиной, она как никто понимала меня и постоянно оказывалась рядом в самые трудные моменты моей жизни. Я была очень привязана к ней. Когда у неё обнаружили рак, врачи сказали, что спасти её невозможно. Я продолжала ездить по свету, ведь этого требовали контракты, но как можно чаще приезжала домой побыть с ней.

Она умерла в субботу.

На следующий день я должна была петь в Канаде на благотворительном концерте для фонда, который вёл борьбу с раком. Я была совершенно убита, но всё равно решила выступить, хоть и далеко от дома, в память о моей маме.

– А самый прекрасный день в вашей жизни?

– Рождение моей дочери Анджелы.

Радость, какую мне приносили успехи, триумфы, дебюты в крупнейших театрах мира, ничто в сравнении со счастьем, которое я испытала, когда впервые взяла на руки мою крохотную девочку.

Перевод с итальянского Ирины Константиновой

Отрывок из книги Ренцо Аллегри «Звезды мировой оперной сцены рассказывают» любезно предоставлен нам её переводчицей